Фланговый маневр 1812, марш манёвр русской армии во время Отечественной войны 1812 от Москвы к Тарутино (село на р. Нара, 80 км к Ю.-З. от Москвы), проведённый под руководством ген.-фельдм. М. И. Кутузова 5—21 сент. (17 сент.— 3 окт.).
После Бородинского сражения 1812, когда стало очевидно, что удержать Москву оставшимися силами невозможно, М. И. Кутузов наметил план, к-рый состоял в том, чтобы, оторвавшись от наполеоновской армии и заняв по отношению к ней фланговое положение, создать угрозу франц. коммуникациям, не допустить противника в юж. р-ны России (не разорённые войной) и подготовить рус. армию к переходу в контрнаступление.
Свой план Кутузов держал в большой тайне. 2(14) сент., оставив Москву, рус. армия направилась на Ю.-В. по Рязанской дороге. 4(16) сент. после переправы через Москву-реку у Боровского перевоза Кутузов под прикрытием арьергарда ген. H. H. Раевского неожиданно повернул гл. силы рус. армии на 3. Казакам арьергарда удалось демонстративным отходом на Рязань увлечь за собой авангард франц. армии. 7(19) сент. рус. армия прибыла в Подольск, а через два дня, продолжая фланговый марш-манёвр,— в р-н д. Красная Пахра. Оседлав Старую Калужскую дорогу, рус. армия расположилась лагерем и пробыла здесь до 14 (26) сент. В сторону Москвы был выдвинут авангард ген. М. А. Милорадовича и отряд H.H. Раевского; выделены отряды для партиз. действий.
Потеряв рус. армию из виду, Наполеон разослал сильные отряды по Рязанской, Тульской и Калужской дорогам. Несколько дней они разыскивали Кутузова, и только 14(26) сент. конница маршала И. Мюрата обнаружила рус. войска в районе Подольска. В последующем Кутузов скрытно (в основном ночью) совершил отход по Старой Калужской дороге к р. Нара. 21 сент. (3 окт.) рус. войска остановились в р-не с. Тарутино, где заняли новую укреплённую позицию (см. Тарутинский лагерь). Блестяще организованный и проведённый Т. м. позволил рус. армии оторваться от армии Наполеона и занять выгодное стратег, положение, обеспечившее ей подготовку к контрнаступлению.
В результате Т. м. Кутузов сохранил сообщение с юж. областями России, что позволило усилить армию, прикрыть оружейный завод в Туле и базу снабжения в Калуге, поддерживать связь с армиями А. П. Тормасова и П. В. Чичагова. Наполеон вынужден был отказаться от удара на Петербург и в конечном итоге, оставив Москву, отступать по Старой Смоленской дороге, т. е. через уже разорённые войной р-ны. В Т. м. проявился выдающийся полководческий талант Кутузова, его умение навязать пр-ку свою волю, поставить его в невыгодные условия, добиться перелома в войне.
Д. В. Панков
Использованы материалы Советской военной энциклопедии в 8-ми томах, том 7.
Тарутино — Тирион
Наконец 18 октября на рассвете нас поразил необычайный шум на нашем фланге, по ту сторону ручья, впереди 2-го кавалерийского корпуса. Этот первый шум, за которым быстро последовали звуки выстрелов, указал нам, что мы атакованы неприятелем. Живо вскочили мы на коней, ежеминутно ожидая атаки, но таковой не последовало; все силы русских устремились на наших соседей, которые не были, подобно нам, ограждены с фронта оврагом ручья, перейти который впереди нас и скрытно от наших постов было не только трудно, но прямо невозможно.
Король Мюрат немедленно бросился к атакованному пункту и своим присутствием духа и мужеством приостановил начавшееся отступление. Он бросался на все биваки, собирал всех попадавшихся ему всадников и как только успевал набрать таковых с эскадрон, так мгновенно бросался с ними в атаку. Наша кавалерия обязана своим спасением именно этим последовательным и повторенным на нескольких пунктах атакам, которые, остановив неприятеля, дали войскам время и возможность осмотреться, собраться и пойти на неприятеля. Как раз в то время, когда 1-я линия была захвачена врасплох и обойдена, а на задних линиях разбуженные шумом люди вскакивали на лошадей, появился Мюрат и, собрав все, что только было под руками, бросился с ними в атаку во все стороны, чем не только поправил наше положение, но и восстановил бой в нашу пользу.
В течение всей своей военной карьеры Мюрат, прозванный «баловнем победы», не был никогда ранен до этого дня, когда впервые пролил он кровь свою. Он получил удар донской казачьей пикой в бедро, и только его короткий плащ, которым он покрывался сверху, скрыл следы его крови. Он умолчал о своей, впрочем легкой, ране и только по окончании дела показал ее своему доктору.
Заслуги Мюрата в эту ночь и последующий день мало известны и не оценены должным образом. Мюрат соединял в себе одновременно искусство генерала, лихость обер-офицера и отвагу солдата.
Несмотря на все свое мужество, он был вынужден отступить перед превосходящими силами противника, так как хотя мы и сохранили свою организацию, сохранили еще названия своих корпусов и дивизий, но дивизиями уже не были… Увы! Мы были только остатками этих прекрасных многочисленных корпусов, вторгнувшихся в Россию. Эскадроны в 130 человек имели теперь от 18 до 24 чел., и число людей в дивизии не достигало нормы таковых даже для полка.
Вот до какой численности были мы доведены, продолжая слабеть с каждым днем, между тем как неприятель, находясь в центре своего отечества, получал каждый день подкрепления.
Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М. Васютинский, А.К. Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство «Задруга». М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.
Тарутино — Гриуа
18 октября на рассвете, когда я спал крепким сном, растянувшись на лавке, один в дымной избе, меня разбудили звуки перестрелки. Я подумал сначала, что упражняются в стрельбе новобранцы русского лагеря; но скоро мне показалось, что звуки эти ближе обычных. Я открыл окно рядом с собою, т.е. поднял крошечные, как у курятника, деревянные ставни и увидел по ту сторону оврага наши ведеты в перестрелке с неприятельскими стрелками. Был густой туман, и я предположил, что к нам подошли русские патрули. Но перестрелка была слышна и в других местах, и на обоих берегах по всему лагерю трубили. Значит, начиналась серьезная атака. Я приказал артиллеристам немедленно закладывать лошадей; отослал своего лакея и экипажи свой и Жюмильяка в тыл и отправился со своим адъютантом и ординарцем в передовую часть лагеря. Наши конные форпосты стягивались уже к своим полкам, вступившим в битву. Мы некоторое время наблюдали. Наконец русские войска заколебались и разорвавшийся туман позволил нам увидать, как их ряды, маневрируя, надвигались на нас. Я направил против них огонь артиллерии, русские ответили, и вдоль всего фронта завязалось сражение.
На наше счастье, генерал Лауссэ был уже несколько дней болен и не мог сесть на лошадь; он уехал в карете в тыл, и командование перешло к генералу Шастелю, отличному воину, в котором храбрость соединялась с большой опытностью и хладнокровием. Он выбрал диспозицию, казавшуюся ему самой удачной, чтобы отразить нападение; распорядился даже сделать несколько кавалерийских атак. Но силы были не равны, и ему пришлось позаботиться о том, чтобы отступить и не быть разбитыми. Мы занимали крайний правый фланг, и неприятель легко бы мог обойти нас, если бы сосредоточил свой первый натиск против левой части нашей цепи, в которой стоял 2-й кавалерийский корпус.
Вначале русские врубились в стоявшие здесь полки и захватили большую часть артиллерии. Но явился Мюрат со свежими войсками, он возобновил битву, удержал русских, и отступление обошлось без смятения. С некоторых пор позади нас гремела канонада; это неприятель прорвал нашу цепь и занял овраг, через который нам надо было перейти, чтобы отступить к Москве. После горячего сражения его прогнали дивизии поляков и генерала Фридрихса, стоявшие неподалеку. При этой атаке русские захватили часть нашего обоза, помещенного в тылу позиции, между прочим человека и вещи Жюмильяка. Мои каким-то образом спаслись, и я был приятно удивлен, когда нашел их вечером.
На правом фланге, где стоял мой корпус, мы отступили после долгого сопротивления, в полном порядке и под прикрытием огня моей артиллерии, переходя с одной позиции на другую. Король Мюрат долгое время был с нами; он был даже слегка ранен в руку. Некоторые из его экипажей не отъехали вовремя в тыл и могли теперь помешать нашим движениям. Он приказал солдатам сжечь их, что они и исполнили, поделив предварительно между собою то, что было в этих экипажах. Он лично подбодрял их и смеялся над тем, что они с такой поспешностью исполнили его приказание.
Не знаю, какая несчастная случайность помогла артиллеристам достать в этот день водки. Я заметил это, когда при первых выстрелах отправился к парку и приказал ротам собираться и садиться на лошадей. Хлебная водка — настоящий яд, и она уже оказала действие на нескольких солдат. Заметно оно было и на офицерах. Один из лучших, обычно вполне трезвый капитан при разговоре со мною упал почти без чувств. Другой был приблизительно в таком же состоянии. Таким образом тяжело было вести дело: как заставить слушаться или хотя бы понимать приказания людей, утративших ясность сознания?
Сражение началось на рассвете и кончилось только, когда стало темнеть. Отступив мили на четыре, мы заняли позицию за речкой около большого села, которое называется, кажется, Вороново; мы расположились здесь на биваках; встревоженные последствиями, какие могло иметь это дело, мы были все же очень далеки от мысли о длинном ряде ужасов, ожидающих нас. Увы! Это дело было только предвестием наших бед; начиналось злосчастное отступление.
19-го неприятель не показывался, и мы заняли позицию на несколько миль ближе к Москве у Красной Пахры. На другой день мы хотели идти дальше, когда увидали движущиеся длинные колонны нашей армии, покинувшей Москву накануне после известия, о нашей битве и шедшей на соединение с нами.
Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М. Васютинский, А.К. Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство «Задруга». М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.
Тарутино — Роо
За два дня до сражения в нашем полку оставалось очень мало народу. Строевых: командир, два штаб-офицера, один штаб-ротмистр, пять лейтенантов, четыре вахмистра, пять унтер-офицеров, шестнадцать егерей; нестроевых: старший врач, младший врач, лазаретный служитель, два полковых кузнеца и один денщик. Таково было наше положение, когда ранним холодным и туманным утром 18 октября еще до рассвета нас разбудили два пушечных выстрела; одно ядро упало близ моего места и разорвалось, не причинив вреда. Быстро сели мы на коней, которые после полуночи всегда стояли у нас взнузданными; оглянувшись, мы увидели неприятельские ряды уже перед нашим лагерем, а позади него большими отрядами носились казаки.
Русские пушки развили сильный огонь, прежде чем успела тронуться с места хоть одна из наших — половина лошадей у нас пала — и прежде чем успел собраться небольшой наш отряд. Общее наше состояние было настолько плачевно, что я думал, что русские просто захватят нас и отведут в плен; только впоследствии я узнал, каким чудом этого не случилось. А именно: проворность и быстрая решимость короля помогли ему так ловко использовать кирасир и другие мелкие отряды кавалерии, что удалось отвратить самое ужасное.
В начале боя замешательство было настолько велико, что каждый, как мне показалось, ищет выхода, как бы ускользнуть от казаков, уже наседавших на нас. Вот почему я с обоими своими помощниками поторопился к ближайшему краю леса, где перед этим стояла польская пехота, и укрылся там на некоторое время. Отсюда мы отчетливо видели всю схватку и как наши отступали, обороняясь; мы видели, как русские бросились и захватили 36 пушек, стоявших за кирасирским лагерем. Половина пушек даже не была взята на передки.
Наше положение было настолько плачевно, что если бы русские вместо рассвета явились часов в 10 или 12, когда основное ядро наших войск отправлялось вооруженное и с пушками на фуражировку, то они могли бы захватить наш лагерь, не прибегая к оружию.
Нам троим пришлось расстаться с лесом и тоже обратиться вспять. Вскоре мы нашли свою горсточку, все еще именовавшуюся полком, вместе с другими, именовавшимися совместно бригадой. Примчался адъютант короля с приказанием бригаде начать атаку. Приказание исполнили. Двинулись вперед, не нападая, а только маневрируя. До сих пор в нашей горсточке был легко ранен только один офицер, других потерь в это утро не было.
Но вот мы все трое, частью вследствие неуправимости наших жалких кляч, частью вследствие темноты места, где маневрировал наш отряд, попали поперек дороги одному польскому ротмистру, про которого мы уже давно знали, что он терпеть не может немцев. Он так и закипел от гнева и досады, когда мы очутились возле него, разлетелся на нас, размахивая кругом себя, ранил до крови младшего врача Майера и лошадь третьего и с искаженным от злобы лицом стал грозить и ругать меня и натворил бы еще больше, если бы позволило время и пространство.
Тем временем пехота и артиллерия действовали вовсю; лагерная наша стоянка была уже далеко от нас, и, когда наша горсточка снова остановилась, мы поехали принести жалобу и потребовать удовлетворения. Утешение и сожаление мы встретили у всех, ну а насчет удовлетворения нас попросили пока повременить.
Так как ходом этой битвы все мы отодвигались назад, то на нашей стороне было немного раненых; посреди этих немногих оказался тот польский ротмистр, который так бессовестно обошелся с нами. Небольшая пуля пробила ему левое предплечье и раздробила кость… Из врачей оказались тут только мы; мы были человечнее его и наложили ему повязку; хотя повреждение требовало ампутации, но ее некогда было сделать за спешностью отступления.
Разные хирургические занятия, а потом поиски фуража для обессилевших лошадей в каком-то лагере по левую сторону большой дороги, ведущей к Москве, наконец, наступление ночи — все это привело к тому, что я здесь в первый раз потерял свой полк и наши войска.
Пушечная пальба давно прекратилась, вернувшиеся по дороге раненые, кавалеристы на скверных лошадях, конюхи с подручными лошадьми и армейские чиновники уверяли, что отступление наших продолжается.
Так как по дороге нас не нагоняли сомкнутые отряды, то мы заключили отсюда, что король выбрал путь, по которому мы прошли 4-го и 5-го числа, и эта догадка привела нас к решению продолжать наше отступление по дороге вместе с этим обозом.
Таким образом, этот до сих пор еще вызывающий во мне содрогание лагерь на речке Черничне, у деревни Тетеринки, где стояла наша дивизия и я с последним остатком нашего полка, был конечным пунктом нашего трудового похода в глубь России и 18 октября было тем днем, когда мы вынуждены были начать отступление. Этот покинутый нами лагерь являл собою в эту войну решительно самое ужасное и страшное зрелище; во всяком случае, он был для русских первой картиной, по которой они могли точно и правильно судить об истинном нашем положении.
У нас не было ни шалашей, ни бараков, ни палаток. Несмотря на уже холодные октябрьские ночи, все лежали под открытым небом, — в конце концов, даже на голой земле, ибо соломы не было. Огромное количество лошадей, по большей части наполовину ободранных в пищу людям; окрестные деревни, совершенно опустошенные и выжженные; отрепье одежды, обломки повозок, остатки сбруи и всего, что обычно бросает армия, близкая к расстройству и гибели; наконец, трупы умерших в лагере, оставшиеся без погребения, и двухнедельные нечистоты людей и лошадей — таковы были отвратительные остатки нашего плачевного пребывания.
Это пребывание с его трудными фуражировками стоило нам половины уцелевших к этому времени людей и лошадей, а битва и трехдневное наше отступление, пока нам удалось присоединиться к войскам, шедшим из Москвы, вызвали окончательный распад полка, к которому я принадлежал.
Тарутино — Дедем
Русские настигли наш авангард 18 октября около Воронова, они отбили у генерала Себастиани часть его артиллерии и окружили короля вместе со всем авангардом. Осталась только часть дивизии Фриана, под командой генерала Дюфура, проявившего в данном случае чудеса храбрости и находчивости. Русские генералы оказывали нам всевозможные любезности. Король послал генерала Дери сказать, что благодаря расположению русских ведетов его генеральная квартира была в опасности, тогда граф Кутузов попросил генерала Дери самому проехать по линии с его флигель-адъютантом и разместить русские ведеты, прося передать королю, что он сделает все, чтобы только доказать свою преданность и уважение Его Величеству.
Но как только появилась возможность вновь возобновить враждебные действия, он сейчас же захватил королевских конюхов, под предлогом, что они перешли пограничную линию. Король рассердился и требовал выдачи своих людей, предупреждая, что в противном случае он будет считать перемирие нарушенным. Русские поймали его на слове и, не ответив ничего, атаковали его на другой же день. Стали говорить о нарушении слова и гнусности этого поступка, но дело было сделано тонко, и русские выкинули с Неаполитанским королем тот же маневр, и даже на более законном основании, как он сам это сделал с принцем Ауерспергом на Дунайском мосту перед битвой при Аустерлице.
Надо отдать справедливость Неаполитанскому королю, он за несколько дней до этого предупреждал императора, что русская армия получает значительные подкрепления и что если она атакует его, то он не сможет удержаться; он говорил, что в его полку чувствовался недостаток всего, что солдаты и офицеры были утомлены и измучены; король даже предсказывал всевозможные несчастья, но император не поверил ему и не обратил никакого внимания на его слова…
Фрагмент воспоминаний опубликован в кн.: Французы в России. 1812 г. По воспоминаниям современников-иностранцев. Составители А.М. Васютинский, А.К. Дживелегов, С.П.Мельгунов. Части 1-3. Москва. Издательство «Задруга». М., 1912; Современное правописание выверено по кн.: Наполеон в России в воспоминаниях иностранцев. В 2 кн. М., Захаров, 2004.